Король тоже шел пешком, не обращая внимания на своих ленивых подданных, проплывающих мимо. Он был мрачен, ни с кем не заговаривал, и даже пыхтящий потный Нумедидес, невесть откуда появившийся рядом, как ни пытался вызвать правителя на беседу, потерпел неудачу. Двое жрецов в белых с черной каймой одеяниях, шествовавших на полшага за сувереном, неодобрительно покосились на принца, взглядом призывая его уважать скорбь правителя.
Еще несколько десятков вельмож шагали позади, в почтительном отдалении, притихшие, в одночасье посерьезневшие. Не было слышно ни болтовни, ни обычных шуток и смеха. Даже на легковесных лурдских шаркунов суровая атмосфера Золотого Храма действовала отрезвляюще.
Валерий поднял голову. И несмотря на пасмурный день зажмурил глаза, чтобы не ослепнуть от сияния. Ибо храм этот недаром назывался Золотым.
За годы странствий на Востоке ему многое довелось повидать. Роскошь резиденций тамошних сатрапов зачастую превосходила все, что мог бы вообразить человек, и обиталища их богов были под стать жилищам земных владык. Золото и смарагды, платина и нефрит, серебро и алмазы, разноцветный мрамор и драгоценный палисандр – все было в них. Но ни в одном из тех капищ величие Божества, непостижимое его могущество, не ощущались так явственно, как здесь.
Храм Тысячи Лучей невозможно было описать словами. Выстроенный в форме свастики солнцеворота, он возносился на невообразимую высоту, и пять нефов в центре, даже в такой хмурый, непогожий день, как сегодня, слепили глаз золотой сусалью.
Каждое крыло святилища было сложено из особого камня. Южное, символизирующее благость Митры, – из желтого песчаника. Врата там были из самшита, а над ними красовался золотой солнечный диск с тысячей лучей, давший храму его имя. Западный придел, символ силы Огненноликого, из глазурованного красного кирпича, украшен был медным диском над дубовыми вратами. На восточном, символизировавшем мудрость, из белого известняка, диск был серебряный над ольховыми вратами. И наконец северное крыло, мраморное, знак непостижимости Бога. Там диск был стальным, а врат не было вовсе. Молва утверждала, что проход существует и открывается магией лишь Посвященным высших степеней – однако доподлинно это известно не было и открытой северную часть не видел никто.
Траурное шествие медленно приближалось. Из Западных Врат навстречу им выступила процессия жрецов. Их было тридцать три. Трое высших аколитов, обряженных в серебристые с черным мантии, и трижды по десять обычных адептов в белом, как и те, что сопровождали короля.
Церемония началась.
В приветственном гимне служители Митры воспевали мощь Солнцеликого. Любой, кто обратится к божеству, найдет у него защиту. Он утешит плачущего, отомстит за обиженного, приютит обездоленного. Он упокоит души павших. Ни один глас вопиющего не останется без ответа. Так зачем пришли сегодня к богу эти страждущие? Чего жаждут их сердца?
Жрецы, сопровождавшие короля, затянули положенный ответ, и Валерий позволил себе отвлечься. Магия места действовала на него уже не так сильно, и он незаметно принялся поглядывать по сторонам, интересуясь происходящим вокруг.
За последние полклепсидры погода резко испортилась. Когда они выезжали из дворца, несмотря на ранний час, было тепло, но затем поднялся ветер, а теперь плотные низкие тучи полностью затянули небеса. Пронизывающий холод пробирал до костей, да к тому же, как они прошли между башнями, начал накрапывать дождь. Человек суеверный, должно быть, не преминул бы усмотреть в этом знак свыше и сказать, что сам Митра, мол, разделяет скорбь своих детей, – но принц был настроен куда более прозаично и лишь пожалел, что не прихватил теплый плащ. Он и забыл, как неприятна бывает Аквилония в это время года.
Он незаметно оглянулся, обшаривая глазами ряды придворных, большинство из которых, судя по насупленным, скучающим лицам, вполне разделяли его чувства.
Валерий усмехнулся. Здесь собрался весь цвет аквилонской знати – придворные, герольды, военачальники. Все те, кто олицетворял державу. Но почему же у них у всех, как на подбор, такие лживые и злобные лица? Что таится за этими потупленными взглядами, нарочито печальным выражением лиц, уголками опущенных губ? Разве могут они скорбеть по кому-нибудь, кроме самих себя?
О чем думают они? О будущих барышах? О новых наложницах? Об игре в кости? О сытной трапезе и теплом вине? Или о том, что дает все эти наслаждения – о власти, безмерной и неделимой…
Вот хитрый казначей Публий в окружении своих многочисленных домочадцев. В глазах двора он слывет отменным семьянином, и лишь немногие ведают о том, что он не прочь поразвлечься с маленькими девочками, которых тайно, через черный ход доставляют в его покои. Чуть поодаль – Альвий, бесстрашный командир Черных Драконов. Губы его движутся, будто шепчут молитву, но если присмотреться, то видно, что это не так. Никаких молитв он не знает, а просто открывает рот, стараясь казаться набожным.
За ним стоит Фельон Тауранский – бабник и выпивоха, который спит и видит, как бы взгромоздиться на Рубиновый Трон. Жалкий бастард! Другой бы молчал о греховной связи его матушки с венценосцем. А этот – нет! Напротив трубит направо и налево, что он незаконорожденный сын короля.
Кто это рядом с ним? Нумедидес? Что это он прячется в тени колонны, боится, что ли, подойти к алтарю? Э, да похоже – беднягу пробирает озноб! Вон как трясется… Конечно, спать целыми днями под грудой меховых накидок, не то, что стоять в сыром, продуваемом зале.
По левую руку от него Аскаланте, граф Туны, напомаженный жеманный щеголь, который только и умеет танцевать на балах, да шаркать ножкой перед дамами. А рядом с ним Эльмар Танасульский, его кузен Мариций Ламонский, Рогир из Гандерланда. Словно стая хауранских гиен, норовящих урвать кусок трапезы льва. Надменные, лощеные, их так и распирает от самодовольства. Хотя все их умения сводятся к тому, чтобы проматывать за игрой в кости наследство отцов!
А вон граф Феспий, так и стреляет глазами, словно кого-то высматривает… Уж не барона ли Торского? Не зря ходят слухи, будто этот красавчик, до отъезда в Хауран числившийся в друзьях принца, ныне служит мальчиком для лемурийских забав Амальрика.
Почему-то Валерию захотелось увидеть дуайена – проверить, должно быть, как стойко переносит немедиец капризы погоды – но, как ни старался, он не смог отыскать его.
Это показалось ему странным…
Но в тот же миг король, повинуясь знаку жрецов, двинулся внутрь храма, придворные последовали за ним, и Валерий мгновенно позабыл обо всем.
Он был бы немало удивлен, если бы увидел в этот миг Амальрика.